Септуагинта (собрание переводов ТаНаХа). Септуагинта: древнегреческий текст Ветхого Завета в истории религиозной мысли Что такое септуагинта

С него был сделан и первый перевод Ветхого Завета на церковнославянский язык . Собрание священных книг Септуагинты вошло в Александрийский канон .

Происхождение Септуагинты

Наиболее ранним свидетельством о Септуагинте является Послание Аристея, сохранившее одну из легенд о том, как был создан этот перевод. Автор послания утверждает, что перевод был заказан царем эллинистического Египта Птолемеем П Филадельфом ( - до н.э.), который пожелал иметь греческий текст еврейского Закона в своей библиотеке в Александрии . Для этой цели он выписал из Иерусалима 72 толковника (книжника), которые, разместившись в предоставленном им доме на о.Фарос, закончили работу в 72 дня. Текст получил название «Перевода семидесяти толковников» (условное обозначение LXX). Послание Аристея говорит только о переводе Пятикнижия. Но, как явствует из греческого предисловия к Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова , в конце II в. до н.э. , Септуагинта включала уже «Закон, Пророчества и остальные книги».

В послании зафиксирован лишь один вариант легенды из тех, что складывались вокруг Септуагинты Так, например, существовало сказание, согласно которому каждый переводчик работал над всем текстом, находясь в изолированной келии, но перевод у всех получился идентичным. Отсюда возникла мысль о боговдохновенности Септуагинты, которую разделял, в частности, Филон Александрийский . Однако блаженный Иероним решительно отверг эту мысль. «Иное дело, – писал он, – быть пророком и иное быть переводчиком» (Против Руфина, II,26). Легенду же о келиях он прямо расценил как басню. Впрочем, в достоверности рассказа Аристея ни он, ни другие отцы и учители Церкви не сомневались.

Литература

Аверинцев С. С., Греческая лит-ра и ближневост. "словесность", в кн.: Типология и взаимосвязь лит-р древнего мира, М., 1971;
Аверинцев С. С., Истоки и развитие раннехрист. лит-ры, ИВЛ, 1983, т. 1;
Дерюгин Ф., LXX или еврейский текст? СПб., 1911;
прот. Елеонский Н., Свидетельства о происхождении перевода LXX и степень их достоверности, ЧОЛДП, 1875, № 1;
Зелинский Ф., Аристей, ЕЭ, т. 3;
архим. Иосиф (Баженов), Историч. сведения о переводе LXX, ДБ, 1860, № 34-35;
Корсунский И. Н., Перевод LXX. Его значение в истории греч. языка и словесности, Серг. Пос., 1898;
Мышцын В. Н., Нужен ли нам греч. пер. Библии при существовании евр. подлинника? Серг. Пос., 1895;
Ошибка переписчиков как одна из вероятных причин разногласия между подлинным текстом в Библии и переводом LXX в его настоящем виде, ЧОЛДП, 1878, № 1;
Предположение о происхождении нек-рых разностей между переводом LXX и подлинным текстом Библии, там же;
Прозоровский Д., О хронологии 70-ти толковников, "Странник", 1862, № 1;
Рижский М. И., Иов Септуагинты, в кн.: Бахрушинские чтения, Новосибирск, 1974;
еп. Феофан (Говоров), О нашем долге держаться перевода 70-ти толковников, ДЧ, 1876, ч. II, № 5-8;
митр. Филарет (Дроздов), О догматич. достоинстве и охранительном употреблении греч. LXX толковников и слав. переводов св. Писания, М., 1858;
Юнгеров П. А., Общее историко-критич. введение в свящ. ветхозав. книги, Каз., 1902;
Brock S., Fritsch С., Jellicoe S., А Classified Bibliography of the Septuagint, Leiden, 1973;
проч. иностр. библиогр. см. в JBC, v. 1, p. 574.

Использованные материалы

"Библиологический словарь" священника Александра Меня

М. Г. Селезнев
Российское Библейское общество,
Институт восточных культур и античности РГГУ

В докладе анализируется соотношение еврейского (Масоретского) и греческого (Септуагинты) текстов Писания. Автор говорит о невозможности восстановления протографов Септуагинты и Масоретского текстов, а также отмечает существующие расхождения между анализируемыми источниками. Автор стоит на позиции, что Масоретский текст и Септуагинта – не конкуренты друг другу, ибо они памятники двух разных культур, и достоинства их лежат в разных плоскостях.

Одна из тем, обсуждаемых сегодня на библейской секции, - «Проблема текстологической основы библейского перевода». Применительно к Ветхому Завету вопрос обычно ставится так: нужен ли нам перевод еврейского текста Ветхого Завета или перевод греческого текста (Септуагинты). Прежде чем перейти к рассмотрению этой дилеммы (я попробую показать, что она неверна), вспомним некоторые сведения о текстологической природе обоих «конкурирующих» друг с другом ветхозаветных текстов.

Еврейский текст Ветхого Завета

Канонические книги Ветхого Завета были написаны на древнееврейском языке с некоторыми арамейскими вкраплениями, но ни протографы (т. е. оригинальные авторские рукописи), ни копии, близкие по времени к протографам, до нас не дошли.

Текст современных печатных изданий основан на средневековых еврейских манускриптах, которые, надо заметить, поразительно унифицированы. Средневековые еврейские ученые, известные как масореты, разработали специальные приемы для того, чтобы не допустить случайной описки при создании нового манускрипта, поэтому различия между манускриптами незначительны; если не обращать внимания на огласовки, то расхождения буквально единичны. Это уникальный случай для средневековой рукописной практики; достаточно сказать, что греческие рукописи Нового Завета демонстрируют несколько тысяч расхождений между собой; такая же вариативность наблюдается в рукописной передаче классических авторов (только рукописей классических авторов до нас дошло несравненно меньше, чем библейских рукописей). Текст средневековых еврейских манускриптов носит название масоретского. Некоторые гебраисты прошлого считали поразительное единство масоретской рукописной традиции доказательством ее боговдохновенности.

Однако в середине ХХ в. были обнаружены и опубликованы Кумранские рукописи, значительно более ранние (II в. до Р. Х. - I в.), чем все известные до тех пор еврейские списки Библии. Кумранские списки, в ряде мест расходящиеся с масоретским текстом, а также друг с другом, показывают, что в самих истоках еврейской рукописной традиции, до введения масоретами жесткого контроля за перепиской библейских книг, еврейский текст подвергался исправлениям и искажениям столь же часто, как и другие рукописные тексты древности и Средневековья, будь то греческие рукописи Нового Завета или древнерусские летописи.

Таким образом, масоретский текст не тождествен протографам еврейской Библии.

Некоторые места еврейского текста уже в глубокой древности (до становления масоретской традиции, до перевода Библии на греческий, до Кумранских свитков) были искажены при переписывании настолько, что их невозможно понять. К сожалению, стопроцентно убедительное воссоздание протографа таких мест исходя из наличествующего у нас материала невозможно. Текстологи могут приблизиться к протографу - но не могут достичь его.

Очень важно избегать терминологической путаницы. Когда мы говорим о «еврейском тексте Ветхого Завета» - что мы имеем в виду: недошедший до нас, но реконструируемый протограф? Или дошедший до нас, стандартизованный, но местами явно ошибочный масоретский текст? Нужно всегда четко различать эти две вещи.

Греческий текст Ветхого Завета

Что касается Септуагинты (греческой Библии), принято считать, что Пятикнижие было переведено на греческий язык в первой четверти III в. до Р. Х. при Птолемее II Филадельфе (285–246). Чуть позже - остальные книги. Это древнейший из переводов Библии на какой бы то ни было язык. Роль Септуагинты для воссоздания еврейского протографа огромна - и была бы еще огромнее, если бы мы могли однозначно восстановить протограф самой Септуагинты.

Дело в том, что начиная с глубокой древности Септуагинта постоянно редактируется, сверяется с еврейским текстом, подвергается влиянию более поздних переводов Ветхого Завета с еврейского на греческий (переводы Акилы, Симмаха, Феодотиона, которые появляются в начале нашей эры). Поэтому расхождения разных рукописей Септуагинты между собой едва ли не многочисленнее, чем расхождения между Септуагинтой и масоретским текстом. А задача воссоздания протографа Септуагинты - столь же трудновыполнима, как задача воссоздания еврейского протографа.

Стабилизация текста Септуагинты наблюдается лишь с появлением печатных изданий. Характерно, что печатные издания греческого Ветхого Завета, использующиеся в греческой Православной Церкви, очень сильно отличаются от текста научных, критических изданий Септуагинты. Издания греческой Церкви опираются на позднесредневековые рукописи. Критические издания стремятся восстановить текст эпохи эллинизма.

Когда говорят о Септуагинте - что имеют в виду? Протограф эпохи эллинизма, который стремятся восстановить текстологи? Современные издания греческой Православной Церкви? Византийские лекционарии? Желательно всякий раз, говоря «Септуагинта» или «греческая Библия», уточнять, какая рукопись (семейство рукописей) или какое издание имеется в виду.

Еврейский оригинал Септуагинты и масоретский текст

В чем причины различий между масоретским текстом и Септуагинтой? (В данном случае под «Септуагинтой» я буду иметь в виду первоначальный перевод Библии на греческий, как его пытаются восстановить современные критические издания, например Ральфс или Гёттингенская Септуагинта).

Одна из важнейших причин заключается в том, что еврейский оригинал греческой Библии был отличен от того текста, который впоследствии утвердился в еврейской традиции в качестве канонического. В некоторых случаях можно даже с уверенностью предположить, что еврейский оригинал греческой Библии ближе к протографу, чем масоретский текст. Среди свитков Мертвого моря были найдены еврейские тексты, отражающие такие чтения, которые прежде считались характерной особенностью Септуагинты; для библейской текстологии это стало сенсацией.

Сенсация перекочевала из научной литературы в популярные книжки и дискуссии, где стали утверждать, будто «Кумранские рукописи доказали превосходство Септуагинты над масоретским текстом». Возник миф, будто везде, или почти везде, где Септуагинта отлична от масоретского текста, она восходит к протографу. Это не так. В большинстве тех случаев, где есть расхождения между Септуагинтой и масоретским текстом, мы должны признать, что к протографу все-таки ближе масоретский текст. Детали всякий желающий может почерпнуть, например, из работ Э. Това.

Но важно сказать, что, как показывают новейшие текстологические исследования, этими двумя случаями картина не исчерпывается. Книги Ветхого Завета пережили сложную историю редактуры, соединения разных традиций, разных преданий в единое целое. Похоже, например, что в кругу учеников пророка Иеремии сложились две редакции пророчеств Иеремии: краткая (она легла в основу Септуагинты) и полная (легла в основу масоретского текста). Если эта гипотеза верна, то вопрос о том, какой текст книги Иеремии подлиннее: масоретский или греческий - теряет смысл. Перед нами два равноправных варианта книги Иеремии. Оба имеют право на существование.

Сильнейшие расхождения между еврейской и греческой традициями имеют место во второй половине книги Исход. И здесь, похоже, эти расхождения восходят к эпохе редактирования книги Исход. Один вариант книги отражен в Септуагинте, другой - в масоретском тексте.

В подобных случаях нельзя говорить о том, что «правильнее». Перед нами две редакции библейской книги, обе «правильнее».

Септуагинта - перевод не только с одного языка на другой, но еще и из одной культуры в другую

Чаще всего различие между двумя текстами возникало в процессе перевода с еврейского на греческий. Прежде всего из-за того, что значения греческих слов не совпадают точно со значениями еврейских слов, а конструкции еврейского синтаксиса непередаваемы средствами греческого синтаксиса. В целом переводчики неплохо знали язык оригинала; в ряде случаев они даже помнят те древние значения, которые были забыты последующей еврейской традицией и восстановлены лишь в наше время современной гебраистикой благодаря сравнительно-историческому анализу еврейской лексики. Но нередко в Септуагинте имеют место явные ошибки, непонимание еврейского текста (особенно когда речь идет о редких словах).

Однако интереснее всего для нас не случайные ошибки, а сознательная правка: переводчики Септуагинты считали себя одновременно и редакторами, они стремились (подобно авторам таргумов - арамейских переложений еврейской Библии) сделать текст яснее, понятнее и логичнее, дополнить «недосказанное». Многие расхождения возникли в результате теологической переинтерпретации: переводчики восстанавливали «истинный» в их понимании смысл переводимого текста - т. е. тот смысл, который вкладывали в него их современники, евреи эллинистической эпохи.

Еврейские переводчики Ветхого Завета - творцы Септуагинты - жили в мире, где строгое соблюдение Торы для еврея было уже чем-то само собой разумеющимся. С этой точки зрения многие места Писания редактируются и выправляются.

Во Второзаконии (16. 22) запрещено воздвигать «стелы» (маццевот): это языческий обычай. Однако в книге Исхода (24. 4) мы читаем (еврейский текст), что Моисей построил жертвенник под горой и двенадцать маццевот по числу двенадцати племен Израильских. Переводчики Септуагинты поправляют данное место: Моисей греческой Библии воздвигает не «стелы», а просто «камни». Еврейское слово, которое во Второзаконии (16. 22) переведено на греческий как «стелы», здесь переведено как «камни».

Не только деяния Моисея, но и деяния Бога корректируются в Септуагинте согласно Торе.

Законы Пятикнижия запрещают работать в субботу. Еврейский текст говорит нам о том, что Бог, сотворив мир, «закончил в день седьмой свою работу, над которой трудился» (). Такое выражение несколько двусмысленно в глазах позднейших экзегетов: что значит «закончил в день седьмой»? Не подумает ли кто, что Бог работал в субботу? В Септуагинте (а также в Самаритянском Пятикнижии) текст поправлен: Бог кончает работу «в день шестой».

В эллинистическую эпоху меняется представление о Боге. Еврейский Ветхий Завет говорит о Боге в «человеческих, слишком человеческих» словах. Бог «говорит», «видит», «дышит», «слышит», «ходит в саду», «восседает на небесах», «земля - скамеечка под ногами Его»: все это образы из еврейского Ветхого Завета. Для религиозных текстов древнего Ближнего Востока это нормально. Но переводчиков Септуагинты, людей эллинистической эпохи, все это явно смущает, и они (пускай непоследовательно) стремятся избежать слишком антропоморфных выражений, когда речь идет о Боге, - ведь Он невидим, не имеет образа, не ограничен местом.

Меняется в эллинистическую эпоху представление о человеке, характер религиозного переживания, эмоциональный настрой религиозной жизни. Примером является замена в Исходе (58. 14) слов «ты будешь радоваться о Яхве» (еврейский текст) на слова «ты будешь веровать в Господа» (греческий текст). В других местах (, ) место радости занимает изумление «экстаз» (Êξτασις).

Изумление, «экстаз» (Êξτασις) - вообще одно из самых характерных слов для Септуагинты. По наблюдениям Г. Бертрама, опубликовавшего в 1956 г. статью с характерным названием «Praeparatio Evangelica in der Septuaginta» («Предуготовление Евангелия в Септуагинте»), это слово употребляется в греческой Библии (вместе с соответствующим глаголом) 89 раз, соответствуя при этом 30 различным еврейским корням.

Много можно сказать о влиянии греческой философии на Септуагинту, в частности в таких ключевых пассажах, как или .

Иудеоэллинистический фон Септуагинты был (и несомненно будет) предметом многочисленных историко-филологических исследований.

Мы видим, что разница между масоретским текстом и Септуагинтой не может быть сведена просто к тому, что в каких-то стихах масоретский текст ближе к протографу, а в каких-то - Септуагинта ближе к протографу. Различия не могут быть адекватно описаны каким бы то ни было текстологическим аппаратом. Текстологический аппарат не оперирует такими единицами, как стиль, интонация, видение мира, другое понимание человека, другое богословие, другое благочестие…

Еврейская Библия и греческая Библия: разные эпохи, разные миры

Масоретский текст и Септуагинта расходятся друг с другом не так, как расходятся друг с другом, скажем, Александрийский и Синайский кодексы. Они принадлежат разным эпохам, разным мирам.

Главное достоинство еврейского Ветхого Завета (насколько мы можем его восстановить) в том, что это оригинал. Это голос из того мира, в котором Ветхий Завет писался. Масоретский текст, при всех своих расхождениях с протографом, сохраняет его древний ближневосточный колорит.

Главное достоинство греческого Ветхого Завета заключается отнюдь не в том, что он может служит источником для правки еврейского текста в нескольких десятках или даже сотен мест. Греческая Библия (точнее, греческие Библии, если мы примем во внимание вариативность греческой традиции) - это свидетельство того, как звучала и как понималась Библия в эллинистически-римском мире, в эпоху Нового Завета. Это первая Библия христианской Церкви, Библия Отцов, Библия нашей литургии.

Каждая из этих двух текстуальных традиций важна для нас по-своему, и эта двойственность коренится в двойственной природе самого Ветхого Завета в христианском каноне. С одной стороны, Ветхий Завет - это древнееврейский текст, дошедший до нас из мира древнего Ближнего Востока, дохристианского, даже еще доэллинистического. С другой стороны, тот же самый Ветхий Завет есть часть христианского Священного Писания.

С этой точки зрения даже те чтения греческой Библии, которые являются результатом культурной или теологической правки переводчиков, для нас все равно ценны и интересны.

Принцип «чем раньше - тем важнее», характерный для протестантской текстологии, отнюдь не бесспорен для католической и православной традиций. Символ Веры восходит к IV в.; это никого в православной Церкви не смущает, и никому не приходит в голову «защищать» Символ Веры, пытаясь доказать, что его автором является Сам Иисус. Текст Символа Веры позже, чем исповедания веры доникейских отцов. Что из этого? Наша религиозная традиция живет во времени. И Писание живет во времени.

Наша вера в религиозной глубине своей выходит за пределы истории. Но ее словесное выражение живет в истории. Богослов мог бы заговорить в данном случае о богочеловеческой природе Писания и Церкви, провести аналогии с христологическими догматами… Но я не богослов, а филолог.

Место еврейской Библии и греческой Библии в истории библейских переводов

В грекоязычном христианском мире, в Византийском ареале Септуагинта мало-помалу начинает восприниматься, по сути дела, как оригинал Слова Божьего. Именно с греческих рукописей делаются и первые переводы Библии на славянский.

На западе, напротив, начиная с блж. Иеронима, господствует Вульгата - непосредственный перевод еврейской Библии на латынь, практически игнорирующий традицию Септуагинты (за исключением теологически значимых мест, например ). Впрочем, Псалтирь в латинской традиции существует в двух параллельных переводах - с масоретского текста и с Септуагинты, как ее знал блж. Иероним.

Все протестантские переводы Ветхого Завета на современные языки, а с середины XX века (после Второго Ватиканского собора) и все католические переводы Ветхого Завета на современные языки делаются непосредственно с еврейского текста. Под «еврейским текстом» понимается масоретский текст, однако в ряде мест переводчики исправляют его сообразно тому, как современная наука видит его протограф. Нередко, надо сказать, при этих исправлениях важную роль играет Септуагинта - но не в ее целостности, а именно как собрание потенциальных конъектур.

Близость к масоретскому тексту в разных современных переводах неодинаковая. Так, New International Version, перевод консервативных американских протестантов, старается не отступать от масоретского текста (за исключением тех мест, где он совсем уж не поддается вразумительному прочтению, а также таких теологически значимых мест, как ). Перевод англикан, New English Bible, напротив, знаменит многочисленными конъектурами, попытками реконструировать до-масоретский протограф.

Вслед за славянскими рукописями печатная славянская Библия следует Септуагинте, хотя местами весьма заметно влияние латинской традиции.

Синодальный перевод - первый в православном мире перевод с масоретского текста. Отступления от масоретского оригинала немногочисленны. В популярной литературе мне встречались утверждения о том, что Синодальный перевод в равной степени зависит от масоретского текста и от греческого, и даже более того - утверждения о том, что в основе Синодального перевода лежит Септуагинта, с незначительным учетом масоретской традиции. Это не так. Сравнение Синодального перевода с масоретским текстом и Септуагинтой позволяет ясно убедиться в том, что:

Перевод канонических книг Ветхого Завета делался с еврейской Библии (масоретского текста).
В соответствии с Септуагинтой передано пророчество .
В единичных случаях, достаточно бессистемно, у переводчиков прорываются чтения греческой (точнее церковнославянской) Библии.
В тех случаях, где соотношение греческой (церковнославянской) Библии и масоретского текста может быть описано простой формулой «в церковнославянской Библии есть одно или несколько слов, не имеющих аналога в масоретском тексте», эти слова переводятся с греческого и вставляются в скобках внутрь текста, переведенного с еврейского оригинала. (В протестантских изданиях Синодального перевода эти «вставки по Септуагинте» убраны.)
Там, где соотношение греческой (церковнославянской) Библии и масоретского текста сложнее, чем приведенная в (4) простая формула, переводчики, как правило, не обращают внимания на Септуагинту.

Если не считать упомянутые выше «вставки по Септуагинте» (которые, заметим, и в православных изданиях выделены скобками как инородный материал), то Синодальный Перевод представляет собой, по сути дела, перевод масоретского текста Библии.

Такая ориентация на масоретскую традицию - заслуга свт. . Однако решение свт. Филарета взять за основу перевода еврейский, а не греческий текст Ветхого Завета, подвергалось критике и в XIX в. (например, свт. ), и позже. В противовес Синодальному переводу (1856–1921) предпринимает перевод ряда книг Ветхого Завета с греческого. Переводы Юнгерова - не единственный опыт такого рода, но полного перевода Септуагинты на современный русский у нас нет.

Место еврейской Библии и греческой Библии в современном христианстве

На сегодня, как мы уже говорили, все христианские деноминации, кроме Православной Церкви и восточных («до-Халкидонских») Церквей, следуют за еврейской традицией в том, что касается переводов Ветхого Завета. Поэтому тот факт, что наш Синодальный перевод объединяет представителей разных российских конфессий (православных, католиков, протестантов), обусловлен именно тем, что когда-то, по настоянию свт. Филарета, создатели ветхозаветной части Синодального перевода последовали за еврейской текстологической традицией.

Святейший Патриарх Алексий II писал в письме, адресованном консультации представителей Объединеных Библейских Обществ и Православных Церквей в Эль-Эскориале (1999 г.): «У нас в России библейский текст объединял, а не разъединял христиан различных конфессий, и в этом отношении Синодальный перевод Священного Писания до сих пор выполняет эту великую задачу».

Этого не могло бы быть, если бы Синодальный текст был переведен с Септуагинты.

В то же время и православная литургия, и святоотеческая традиция настолько тесно связаны именно с греческой текстологической традицией Ветхого Завета, что ни расстаться с этой традицией, ни изменить ей мы не можем.

Эта ситуация отражает особое положение Православной Церкви в христианском мире. С одной стороны, мы наследники раннехристианской и византийской традиций. С другой стороны, мы часть мирового христианства. Внимание к Септуагинте - это свидетельство нашей верности ранней Церкви и Византии. Внимание к масоретскому тексту - свидетельство нашего единства с остальным христианским миром.

Похоже, что вопрос: «Нужен ли нам перевод еврейского текста Ветхого Завета или перевод греческого текста?» - просто некорректно поставлен. Если какие-то книги Ветхого Завета существовали с самого начала в двух редакциях, то желательно иметь переводы обеих редакций. Поскольку еврейский Ветхий Завет и греческий Ветхий Завет суть памятники двух разных миров (древневосточного Израиля и эллинизма начала нашей эры), то, раз уж мы являемся наследниками обоих этих миров, следует говорить о двух переводах: для одного оригиналом должен быть масоретский текст (как для Синодального), для другого - Септуагинта (как для славянского). И эти переводы не конкуренты друг другу. Они отражают разные эпохи в истории нашей традиции - да и в сегодняшней Церкви призваны играть разные роли, занять разные места.

Происхождение Септуагинты

Литература

Аверинцев С. С., Греческая лит-ра и ближневост. "словесность", в кн.: Типология и взаимосвязь лит-р древнего мира, М., 1971;
Аверинцев С. С., Истоки и развитие раннехрист. лит-ры, ИВЛ, 1983, т. 1;
Дерюгин Ф., LXX или еврейский текст? СПб., 1911;
прот. Елеонский Н., Свидетельства о происхождении перевода LXX и степень их достоверности, ЧОЛДП, 1875, № 1;
Зелинский Ф., Аристей, ЕЭ, т. 3;
архим. Иосиф (Баженов), Историч. сведения о переводе LXX, ДБ, 1860, № 34-35;
Корсунский И. Н., Перевод LXX. Его значение в истории греч. языка и словесности, Серг. Пос., 1898;
Мышцын В. Н., Нужен ли нам греч. пер. Библии при существовании евр. подлинника? Серг. Пос., 1895;
Ошибка переписчиков как одна из вероятных причин разногласия между подлинным текстом в Библии и переводом LXX в его настоящем виде, ЧОЛДП, 1878, № 1;
Предположение о происхождении нек-рых разностей между переводом LXX и подлинным текстом Библии, там же;
Прозоровский Д., О хронологии 70-ти толковников, "Странник", 1862, № 1;
Рижский М. И., Иов Септуагинты, в кн.: Бахрушинские чтения, Новосибирск, 1974;
еп. Феофан (Говоров), О нашем долге держаться перевода 70-ти толковников, ДЧ, 1876, ч. II, № 5-8;
митр. Филарет (Дроздов), О догматич. достоинстве и охранительном употреблении греч. LXX толковников и слав. переводов св. Писания, М., 1858;
Юнгеров П. А., Общее историко-критич. введение в свящ. ветхозав. книги, Каз., 1902;
Brock S., Fritsch С., Jellicoe S., А Classified Bibliography of the Septuagint, Leiden, 1973;
проч. иностр. библиогр. см. в JBC, v. 1, p. 574.

Использованные материалы

"Библиологический словарь" священника Александра Меня

г) Человек и ангелы 3.2. Антропологический идеал 3.2.1. ΠΑΙΔΕΙΑ Понятие о воспитании а) наказание (в современном смысле слова) б) поучение (наставление, проповедь) в) обучение (процесс) в а) наставление в) б) вразумление г) разумение д) образованность Палестра мучеников: идеал воспитания юношества 3.2.2. ΣΟΦΙΑ а) Обретение чувства б) Понимание притчей III. В преддверии христианства 1. Пролегомены ко христологии 1.1. Имена Мессии XPIΣTOΣ KYPIOΣ ПАΙΣ APXΩN ANATOΛH ΑΝΘΡΩΠΟΣ 1.2. Учение о Премудрости Премудрость как субъект Дух Премудрости Страдающий праведник Разумное устройство мира 1.3. Библейская хронология А. Иудейская традиция Б. Кумраниты В. Апокрифы Г. Новый Завет Д. Христианская традиция Е. Исторические свидетельства 2. Христологические темы 2.1. Помазание Мессия-Пророк Мессия-Священник Мессия-Царь 2.2. Предвечность 2.3. Родство 2.4. Рождение от Девы () Оригинален ли текст? ΝΕΑΝΙΣ Переводческая этимология Переводческая экзегеза 2.5. Страдания и смерть а) Неизбежность страданий Псалом IX Псалом XXI Псалом XXXIX Псалом LXXXIII б) Искупление Заключение Приложения. Переводы Приложение I. Иероним. прологи к Вульгате Приложение II. Адриан. Исагога, иди Введение в Божественные Писания Список сокращений и знаков

– «Святые отцы подают пример употребления еврейского текста в истолковании Священного Писания » (приводятся примеры из сочинений свтт. Василия Великого, Иоанна Златоуста и блж. Иеронима).

– «Святой мученик Лукиан греческий текст всего Ветхого Завета пересмотрел и исправил с еврейского, как о сем пишется в житии его, в Четией Минее октября под числом 15... Сожаления достойно, что текст святого Лукиана не сохранился в ясной отдельности, но скрылся в смешении с другими разнопереводными текстами. Таким образом, он оставил нам не только пример, но и потребность возобновлять работу, им произведенную и после него утраченную».

Далее святитель излагал краткие «охранительные правила», суть которых заключалась в том, что «текста семидесяти твердо надлежит держаться дотоле, доколе не представится важной причины перейти под руководство текста еврейского». В целом его статья показывает, что, во-первых, русское богословие было во всеоружии научных данных своего времени, когда приступило к решению текстологического вопроса; во-вторых, в нем сознательно было принято держаться приоритета свидетельства церковной традиции, прежде всего догматической, богослужебной и герменевтической, лишь во вторую очередь принимая во внимание гипотезы, которые господствовали в науке на данный момент и были русским богословам хорошо известны.

По ходу дискуссии о переводе был обозначен и ряд других мнений, в том числе довольно экстравагантных: так, обер-прокурор граф Н.А. Протасов настаивал на канонизации славянской Библии по аналогии с положением Вульгаты в Римо-католической Церкви, а гебраист В.А. Левинсон предлагал взять за основу синодального текста книг Моисеевых Самаритянское Пятикнижие . Профессор Петербургского университета Д. Хвольсон, также участвовавший в подготовке Синодального перевода Библии , высказывался решительно за неповрежденность масоретского текста, в частности хронологии книги Бытия, основываясь на данных эпиграфики неверно датированных караимских нагробий в Крыму . В дальнейшем отдавали должное тексту Септуагинты, не отказываясь и от масоретского извода, многие русские церковные ученые: П.И. Горский-Платонов, И.Н. Корсунский, В.Н. Мышцын, П.А. Юнгеров. Преимущественно на стороне Септуагинты выступали свт. Феофан Затворник , А.А. Некрасов и др. В первой половине XX в. Н.Н. Глубоковский высказал предположение, которое ныне считается практически доказанным, что перевод Семидесяти «воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип» .

Полемика XVII-XIX вв. имела свои тупики, связанные с ограниченной доказательной базой для всех обозначенных за это время позиций. Двадцатое столетие внесло коррективы как в области герменевтики (осознание бессмысленности оценки значения той или иной версии Библии вне контекста традиции), так и в области текстологии (общее признание «нестабильности» канона, бывшего в обращении к началу нашей эры). В результате возник устойчивый интерес к Септуагинте, который связан с тремя основными перспективами.

1 . Значение для истории христианства. Вне зависимости от ее отношения к МТ, Септуагинта была «первой Библией Церкви», наделенной каноническим статусом и принятой в раннехристианском богословии за нормативный текст Откровения . Она предоставила христианам начальный арсенал лингвистических и теологических понятий . Появление текстов Нового Завета должно рассматриваться с учетом языковой среды, созданной богослужебным и богословским чтением Септуагинты . Ее можно назвать недостающим звеном, которое делает более понятными многие переходы между Ветхим и Новым Заветами. Так, Г. Дейсман отмечал, что «апостол Павел исторически непонятен без Септуагинты... Через все послания Павловы и другие первохристианские тексты проходят серебряные прослойки слов Септуагинты» . Несмотря на это, приходится констатировать, что «исследование Септуагинты остается пока маргинальной линией в науке о Новом Завете» . Сейчас происходит накопление и обработка данных, а также, во многом, разработка методов анализа ветхозаветного греческого текста в перспективе новозаветного.

2 . Значение для истории иудейства . Военно-политическая катастрофа 70 г. вызвала разрыв между традицией эпохи Второго Храма и позднейшей религиозной практикой, что послужило толчком к организации народной жизни в новых условиях и на новых началах. Интерес евреев к идеализируемому прошлому никогда не ослабевал, но целые отделы его были закрыты как вследствие утраты связи, так и по причине того, что к ним апеллировали христиане: в частности, постепенно была отвергнута Септуагинта. Между тем время, последовавшее за официальным признанием исчезновения дара пророчества и предшествующее падению Иерусалима, не было эпохой готовых форм, и, по словам знатока национального предания, «любое исследование в этой области, не принимающее во внимание наличие древней – предшествовавшей Мишне и Талмуду – традиции... обречено на неполноту и фрагментарность» . Септуагинта многими признается сегодня «самым древним свидетельством еврейской традиции» . Это не значит, что ей отдан безусловный приоритет, но, как пишет один из ведущих исследователей в этой области, после кумранских открытий она «приобрела статус главного источника сведений, значимых для литературной критики Ветхого Завета» . Ведущий израильский текстолог Э. Тов считает Септуагинту «единственным в своем роде источником первостепенного значения, содержащим материал особой редакции, важный для литературного анализа Библии и зачастую более ранний, чем Масоретский текст» . М. Рёзель указывает на ее большую важность даже в сравнении с кумранскими свитками, которые имели менее высокий уровень авторитетности для современников . Однако признание ученых еще не стало достоянием широкого круга читателей, как видно из того факта, что в четырехтомной «Энциклопедии иудаизма» (Бостон, 2005), охватывающей историю еврейской культуры с древнейших времен, Септуагинте посвящено всего 9 колонок , и рассматривается она там практически только как перевод, а не как важный свидетель передачи священного текста и его понимания в древнем Израиле.

3 . Значение для истории мировой культуры . Септуагинта может рассматриваться как первый художественный перевод античности . Среда ее создания вовсе не была для своего времени маргинальной, не была она и односторонне-эллинистической, но находилась именно в средостении двух максимально различных культур. Фактически это та же среда, в которой два века спустя трудился р. Гамалиил и обучался под его началом фарисей Савл, будущий «апостол язычников» Павел . По мнению А. Дейсмана, «как целое, она есть народная книга первого ранга, даже мировая книга. Из всех дохристианских памятников греческой письменности может быть поставлен рядом с греческой Библией по своему действию только Гомер, хотя этот Гомер, несмотря на свое огромное распространение, никогда не был Библией» . К Септуагинте вполне применимо то, что писал Э. Ауэрбах о Библии вообще: «Насколько разрозненнее, обособленнее в своем расположении по горизонтали стоят эти рассказы, целые группы рассказов, по сравнению с «Илиадой» и «Одиссеей», настолько крепче их связь по вертикали, – объединяющая их все под одним знаком. У Гомера такой связи нет. В каждой значительной фигуре Ветхого Завета, от Адама до пророков, воплощен момент этой вертикальной связи» . Она первая внесла в европейскую литературу это вертикальное измерение, оказала колоссальное влияние на литургику и связанный с ней «синтез искусств» (по свящ. Павлу Флоренскому) на христианском Востоке, а через латинскую Псалтирь и традицию Ареопагитик – также на Западе.

Приступающий к систематическому исследованию Септуагинты должен поставить перед собой две основные проблемы.

А. Проблема истории текста

Как отмечал Д.С. Лихачев, «при изучении переводов очень ограничены возможности использования содержания без установления истории текста. Ограничены и специфичны возможности изучения стиля. Огромное значение имеет изучение языка перевода, дающего ряд ценных указаний на время, место и характер перевода. перевода осложняется возможностями дополнительных правок (редактором, переводчиком в новых изданиях) по оригиналу, с которого сделан перевод. Наконец, самое главное, изучение текста переводного произведения сопровождается исследованием его соотношения с иноязычным оригиналом и определением этого оригинала» . Все перечисленное верно и в отношении Септуагинты. В наше время ни одна из версий еврейского текста (масоретская, самаритянская, кумранские) и ранних переводов с него (арамейские, сирийский, латинский) не дает полного представления о том, что в точности лежало перед глазами древнегреческих переводчиков. Кроме того, ни имеющиеся кодексы самой Септуагинты , ни древнейшие переводы с нее (коптский, армянский, эфиопский и др.) не позволяют полностью восстановить первоначальный вариант каждой из входящих в нее книг . Поэтому перед изучающим стоит задача реконструкции, приступая к которой он должен, однако, сознавать ограниченность большинства возможных предположений . Именно здесь выясняется важность религиоведческого подхода к Септуагинте, который чисто текстологические методы конъектуры текста поверяет соотнесением с историей религиозных идей.

Б. Проблема герменевтики

Как мы уже отмечали, священные тексты не меньше говорят о характере владеющих ими традиций, чем о самих себе. Но трудно установить взаимное соответствие между не вполне изученными традициями и не вполне ясными текстами. Такая ситуация имеет место в библеистике, где, как пишет Э. Тов, «никакого согласия не было достигнуто по вопросу о природе большинства литературных различий между свидетелями текста», в связи с чем их систематизация до сих пор остается во многом субъективным делом . Устранению такой субъективности, до некоторой степени, способствует анализ целого , предшествующий атрибуции частей . Филологическая зачарованность формальными вопросами, уместная для чистой текстологии, не должна закрывать от исследователя философской перспективы рассмотрения религиозного сознания, для прояснения которого язык и техника перевода составляют лишь вспомогательные средства .

Рассмотрим подробнее методологические вопросы, связанные с этими двумя проблемами. Прежде всего, перед исследователем стоит задача отнесения текста, который он читает, к той или иной традиции. Здесь должно быть принято за основу, что любой текст, находившийся в культовом обращении, заслуживает религиоведческого анализа, важно только понять (или установить по итогам исследования), какой именно картины он является фрагментом. Так, рассматривая LXX как свидетельство времени становления самого этого собрания книг, нужно принять во внимание, что в общих чертах остается общепринятым тот метод реконструкции аутентичного текста LXX, который был предложен в 1863 г. Петром де Лагардом .

I. Все сохранившиеся кодексы LXX эклектичны по происхождению, поэтому реконструкция древнейшего слоя также будет эклектичной.

II. Ранними обычно являются более «свободные» переводы с еврейского, а «рабские» часто являют следы позднейшей ревизии.

III. «Независимый» от нынешней версии еврейского текста перевод предпочтительнее «зависимого».

Второй важнейшей задачей, после оценки оригинальности текста LXX, считается определение характера его как перевода с еврейского . Здесь могут явиться как мнимые, в силу недопонимания нами греческого языка перевода, который отличается от литературного греческого (см. раздел I. 3), так и действительные расхождения с МТ. Программу исследования сформулировал наш современник Й. Луст в виде четырех вопросов, которые могут быть поставлены в отношении каждого разночтения между LXX и МТ .

1 . Отражают ли они в данном случае две различные версии древнееврейского текста?

2 . Если да, то является ли одна из них редакцией по отношению к другой?

3 . Если да, то можно ли определить, какая из них первична, а какая вторична?

4 . Как и на каком историческом фоне сформировалась каждая из них?

В зависимости от степени точности ответов на данные вопросы LXX может быть использована для текстуальной критики МТ, и наоборот. Причем следует подчеркнуть, что речь идет чаще всего не о т.н. «высшей критике», которая, основываясь на имманентных свидетельствах текста и сопоставляя с ними данные по истории и археологии, под руководством определенной философии выстраивает умозрительные схемы эволюции библейского текста, заранее лишив его статуса прямого проявления Божественной воли, – хотя таковое лишение иногда выдается за следствие, а не за посылку, – но в основном о т.н. «низшей критике», на основе материально зафиксированных текстовых свидетельств собирающей его не предполагаемую, а действительную историю в виде истории рукописей. Тем не менее и этот род критики не может быть лишен умозрительности, без которой он превратился бы в археографическое описание. Так, согласно Ральфу Кляйну, исследователь должен отличать вариации, внесенные переводчиком, от буквального смысла самого перевода, и если удастся реконструировать лежащий в его основе текст оригинала, отличающийся от МТ, он может строить обоснованные гипотезы о том, какая из двух версий древнее .

Обычно исследователи стараются оставить в стороне вопрос о злонамеренной порче текста со стороны иудеев-раввинистов, иудеев-эллинистов или христиан, и связано это не с тем, что религиозные тексты вообще никогда не подлежали волюнтаристским вторжениям, – хотя действительно едва ли уместно низводить сознание религиозных учителей на уровень современных политических пропагандистов, так как у них принципиально рознятся масштабы осмысления человеком мира и самого себя, – но с тем, что здесь научная полемика слишком близко подходит к мировоззренческим прениям с обвинительным уклоном и вместо поиска истины может спровоцировать коснение в подозрительности (подробнее об этом см. пункт I . 4 а ). Что касается общего характера Септуагинты как перевода, то составители словаря ее греческого языка пришли к выводу, что «переводчики старались передать семитский текст настолько верно, насколько могли. Когда их перевод отклоняется от него, это должно быть объяснено» . Варианты объяснения, предложенные авторами данной цитаты, даем в соединении с аналогичным списком Ф. Аустермана :

a) другой еврейский прототип (Vorlage);

b) другая вокализация консонантного текста;

c) другая интерпретация корней слов;

d) недостаточное знание языка оригинала;

e) недостаточное знание языка-реципиента;

f) учет предшествующей переводческой традиции;

g) повышенное внимание к внутритекстовым связям (синтагмы, параллелизм и т.п.);

h) учет параллельных мест из других библейских книг;

i) использование стилистических фигур (перестановка слов и т.п.);

j) введение в текст результатов его богословского осмысления;

к) применение метода созвучий (когда еврейское слово передается фонологически сходным греческим);

l) попытки адаптировать перевод к социо-культурным требованиям среды;

m) порча первоначального греческого текста при его последующей переписке.

В дальнейшем исследовании мы будем учитывать все названные возможности. Но следует оговориться, что не существует универсального приема, который позволял бы выяснить все и сразу . Напротив, сложность происхождения как LXX, так и МТ и других версий самой влиятельной книги в истории предопределяет положение, согласно которому критический анализ разночтений должен производиться для каждого конкретного случая . Как отмечал еще свт. Филарет Московский , исключительная канонизация одного извода представляет собой историческую ошибку западных исповеданий, которая никогда не была свойственна русской научной традиции.

Если в области текстологии религиовед, не имеющий специального филологического образования, должен довериться специалистам и только добиться от себя такого уровня ориентации, который позволит ему не «слепо» воспринимать их решения и уметь выбрать из них те, которые окажутся герменевтически более пригодными , то в области герменевтики он должен иметь вполне осознанное представление о том, как читать сакральный текст для наилучшего понимания религиозных идей, хотя бы только потому, что и современная теология, и современное литературоведение предлагают зачастую различные, даже взаимоисключающие подходы. В главном мы намерены держаться точки зрения Х.-Г. Гадамера, который писал, что «[в науках о духе] прогресс исследования не везде понимается как его расширение, как проникновение в новые области и открытие новых материалов; он понимается, напротив, как достижение более высокой ступени рефлексии при постановке вопросов... здесь прокладывает себе дорогу герменевтическое сознание, заставляющее исследование задуматься о себе самом» .

Задуматься о себе самом, – в том числе, может быть, и о своем отношении к понятию священного, видом которого является понятие Священного Писания , – современное исследование Библии предполагает всякий раз, когда может углубить восприятие смысла уже многократно исследованных текстов. Поэтому текстологические методы являются для нашей цели сугубо служебными, а в конечном счете не столько важен вопрос о первичности того или иного фрагмента, сколько другой вопрос, адресованный религиозному мышлению человека библейской эпохи: «Как это работает?» Ответ на него, вероятно, способен сделать более осознанным и самоопределение современного человека.

При анализе библейского текста мы держимся следующих принципов:

1) приоритет целого над частями;

2) приоритет синхронии над диахронией;

3) метод ассоциаций.

Приоритет здесь означает не исключение, а подчинение. Целое немыслимо без частей, и новые сведения о частях могут менять образ целого как системы, однако холизм (от греч. ὅλος, {целый}), который объясняет часть исходя из ее места и предназначения в целом , для восприятия текста как основы культуры предпочтительнее меризма (от греч. μέρος; {часть}), сводящего целое к сумме частей и, как правило, стоящего на службе у той или иной формы редукционизма . Как ни странно это на первый взгляд, но именно холизм диктует равное внимание к каждой части, потому что меризм обычно заранее наделяет их функциями, в соответствии с которыми они подразделяются на существенные и случайные. Такого рода предзаданность объединяет представителей «либеральной» школы вроде Фр. Овербека или Д. Штрауса, не говоря уже об атеистах, как Л. Фейербах, с их экзистенциальными критиками вроде Р. Бультмана. Вопреки этой, в основе своей восходящей к Спинозе и Гегелю, уверенности критики в собственной исторической и мировоззренческой компетентности, холистский анализ, руководствующийся почтением к тексту, выдвигает на первый план «абсолютное требование метода целостной интерпретации – не пренебрегать ни единым словом» . С этим связано и принятие синхронии как общей стратегии, для осуществления которой требуется «искусное сочетание методов риторики, критики, структурализма, холизма и других» . Переход от диахронии, уделяющей наибольшее внимание процессам развития во времени (языка, текста, культуры), к синхронии, которая исследует готовые формы, стал осуществляться в библеистике второй половины XX в. , после того как было осознано, что понимание текста всегда может иметь большую глубину, чем та, которая достигается при его разложении на элементы исторического моделирования . В свою очередь это понимание повлекло за собой новые следствия: во-первых, на каждом этапе диахронического чтения так или иначе приходится прибегать к синхронии; во-вторых, в готовом виде текст представляет собой целое вне зависимости от того, был он написан рукой одного автора или собран по частям разными редакторами. Он есть отверстие, ведущее в мир тех, кто его собирал, читал и силился понять. Отсюда призывы исследовать не «самое древнее», а «самое позднее», т.е. итоговое, состояние текста .

Септуагинта в парадигме современных исследований предстает как «единое, хотя и не монолитное художественное произведение» . К ней можно было бы применить популярные ныне методы литературного исследования Библии , которые главным образом представляют собой набор принципов анализа композиции . Действительно, применение этих методов часто позволяет достичь желаемого результата – большей ясности слова и стоящего за ним религиозного сознания. При этом здесь усматривается и определенная опасность, связанная с двумя типами ошибки. Первый – назовем его reductio ad litteram – состоит в том, чтобы придать эстетической стороне текста большее значение, чем его религиозному содержанию. Нигде не доказано, что вообще когда-либо сакральный текст не воспринимался верующим всецело как сакральный, поэтому следует, как минимум, рассматривать религиозный мотив его создания, канонизации, чтения наравне с литературным, а отдавать приоритет последнему имело бы смысл только в литературоведении. Когда, например, теолог рассматривает Песнь песней Соломона как образец светской любовной лирики , то, вне зависимости от действительной цели написания этой книги, создается впечатление, что теолог в данном случае выполняет чужую работу. Не менее абсурдно было бы заниматься анализом любовного сюжета и в рамках религиоведения, если этот сюжет не имеет религиозного смысла. Что же касается вопроса о том, был ли таковой смысл присущ произведению изначально, вряд ли его можно решить на основе анализа самого произведения: этот вопрос больше касается религиозного сознания, чем текста, который до начала интерпретации не следовало бы считать понятным. Второй тип ошибки – придание чрезмерного значения литературным жанрам. Нередко целые исследования больших разделов Библии (напр., Псалтири) строятся по принципу жанрового анализа, между тем, по нашему мнению, справедливо писал Ауэрбах, что в случае с этой Книгой «единое вертикально-религиозное строение мира воспрепятствовало сознательному размежеванию литературных жанров» . Где нет сознательного размежевания, там его последовательное проведение может превратиться в навязывание, которое в итоге затемняет целые области возможных смыслов, группирующихся на границах и пересечениях различных жанров. Поэтому мы сознательно избегаем определения жанра для целых произведений, не отказываясь от учета жанровых особенностей конкретных элементов (притча, гимн, плач и т.п.). Можно сказать, что на этом уровне анализа холизм и меризм у нас меняются местами.

Поскольку литературоведческий принцип не является для нас ведущим в определении единства текста, искусство интерпретации в настоящем исследовании рассматривается преимущественно как философская дисциплина . Это воззрение также не лишено прецедентов в новейшей науке о Библии , хотя его представители, насколько нам известно, еще не включали Септуагинту в полноценную программу своих исследований . Так, один из классиков современной израильской, да и мировой библеистики М. Вайс утверждает, что интерпретация, которая сегодня претендует на более глубокое, чем в прежних критических «разборах», прояснение текста, «главным образом покоится на охвате произведения в его целостности в том смысле, в каком понятие «целостности» применяется в философии» . Ему вторит Г. Осборн, считающий главной причиной пробуждения интереса многих библеистов к герменевтике то, что «ученые находятся в поиске нового подхода, который оживил бы оригинальную обстановку Библии и воссоздал бы динамику библейских текстов, какой она была для древних слушателей» . Сформулированная таким образом цель, насколько она в принципе достижима, является пределом нашего научного интереса.

Ее достижению должен поспособствовать применяемый в настоящем исследовании метод ассоциаций. В первую очередь этот метод связан с понятием «интертекстуальности», которому в современном литературоведении отвечает «общая совокупность межтекстовых связей» . Здесь должны исследоваться прежде всего аллюзии , причем исходя из предположения, что у читателя, хорошо знавшего Писание, они возникали практически с необходимостью. Повторяющиеся цепочки ассоциаций (например, луч света и растение; море и смерть; змей и враг) создают интертекстуальную ткань.

Во вторую очередь исследуются ассоциативные связи с элементами других культур и религий. Речь идет о связях не столько исторических, которые практически трудно установить, – что в особенности доказывается многочисленными примерами сходств отдаленнейших друг от друга культур и вековых различий между близкими (например, между христианством и исламом), – сколько смысловых. То есть мы предполагаем, во-первых, что культурный изоморфизм позволяет объяснить нечто непонятное в одной культуре через нечто похожее в другой за счет того, что в последней оно представлено более подробно и структурированно. Конечно, этот подход может легко ввести в заблуждение. Как известно, в природе изоморфизм часто совсем не связан со сходством среды обитания или внутреннего строения живых существ. То же самое можно думать и о различных культурах. Однако, во-первых, все культуры объединяет то, что все они человеческие, и потому чем ближе к первобытной простоте нравов, тем более можно ожидать от них действительного сходства . Во-вторых, ошибочных умозаключений по аналогии можно избежать, придерживаясь установленной иерархии сходств, а именно расширяя «горизонт ассоциаций» от наиболее близких и обязательных до наиболее дальних и произвольных, которые в основном будут примыкать к первым как дополнительный иллюстративный материал и логически зависеть от них. Ближний круг в этой иерархии образует самое семейство библейских текстов и связанных с ними традиций. Причем последние, например, иудео-александрийская и палестинская литературы периода Второго Храма, предания раввинов и Самаритянское Пятикнижие, могут «конкурировать» между собой по части объяснительного потенциала; критерием становится проясненность фрагмента в контексте библейского целого. В видах решения этой культурно-значимой задачи, пишет Осборн, «мы не вправе быть избирательными при сборе свидетельств; если наше исследование не охватывает достаточно широкий объем материала, мы можем так и не встретить нужную параллель» . Для создания более полной и непротиворечивой картины привлекается материал из истории религий, образующий дальний круг, начиная с религий окружающих народов и кончая вообще любыми прецедентами любой эпохи.

Помимо интертекстуальности как таковой, метод ассоциаций включает в себя также анализ «сознания читательской аудитории», приемы которого следуют из предположения, что всякий религиозный текст ищет быть в общих чертах понятным для своего читателя. В разные эпохи восприятие одного и того же текста читателем могло меняться под воздействием изменений его «горизонта», что особенно важно при изучении перевода, поскольку переводчик одновременно является и читателем, и писателем, и посредником между тем и другим. Причем надо заметить, что для исследователя читательское, а тем самым и переводческое восприятие текста даже важнее, чем «намерение автора», тем более что по отношению к сакральному тексту понятие авторства является более чем спорным, – и нестандартное отношение к нему также входит в изначальные условия читательского восприятия как религиозного.

В этой работе мы не даем обзора литературы по Септуагинте, считая это предприятие непосильным, но будем рады, если кто-то сможет наше предубеждение развеять. Во всяком случае, уже Г. Свит в предисловии к своему непревзойденному «Введению в Септуагинту» (1900) предупреждал о «необозримости» библиографии по своей теме. Надо сказать, впрочем, что научные исследования также имеют свойства интертекстуальности, поэтому неуклонное расширение списков монографий и статей не тождественно увеличению риска упустить что-то важное. Как правило, за редким исключением, заслуживающие внимания идеи так или иначе попадают во множество публикаций. Отдельные произведения как старинных, так и новейших авторов будут характеризоваться здесь по ходу исследования или прямо, или частотой упоминаний. Однако мы не претендуем на полноту охвата даже современной литературы, так как не вся она была нам доступна по разным причинам . Остается выразить надежду на то, что в дальнейших исследованиях Септуагинты на русском языке эти пробелы будут восполнены.

Вконтакте

Часто обозначается LXX (число семьдесят, записанное римскими цифрами).

Септуагинта является самым старым известным переводом Ветхого Завета на греческий язык. Цитаты из нее встречаются в Новом Завете.

Септуагинта сыграла важную роль в истории христианской церкви, став, по существу, каноном Священного Писания на греческом языке, с которого впоследствии были сделаны переводы на другие языки, в том числе первый перевод на церковно-славянский.

Сегодня, наряду с масоретским вариантом, Септуагинта является одним из двух древнейших свидетельств библейского текста.

Предание

Греческое предание, в основе которого лежит псевдоэпиграфическое «Послание Аристея к Филократу» (время находки письма, примерно, I-й век до н. э.; время жизни Аристея, примерно, III-й век до н.э.), повествует о том, что царь Птолемей II Филадельф (285-246 гг. до н. э.) пожелал приобрести Священные Писания иудеев в греческом переводе для своей знаменитой библиотеки в Александрии, для чего он обратился к иудейскому первосвященнику Элеазару. В ответ первосвященник послал к царю семьдесят двух учёных толковников (книжников). Эти семьдесят два мужа - каждый самостоятельно, работая в отдельной келье, - и должны были перевести пять книг Торы, составляющих важнейшую часть иудейской (Пятикнижие). Согласно позднейшему преданию, содержащемуся и в Талмуде, они не только закончили переводы в одно и то же время - все полученные тексты звучали абсолютно одинаково. После чего перевод и получил своё название - Септуагинта или «Перевод семидесяти (толковников)».

История этого первого перевода Торы на нееврейский язык зафиксирована в барайте , приведённой в . Принципиальное отличие от древнегреческой легенды состоит в том, что дерзкий царь Птолемей (называемый на иврите Талмай) захотел не приобрести за деньги перевод Торы, а захотел заполучить текст, которым гордились находившиеся под его властью евреи, самым простым образом — он заставил еврейских раввинов-полиглотов перевести Тору. Опасаясь предварительного договора между 72 учёными раввинами, он сначала поместил каждого в отдельную камеру, и только затем узникам были объяснены условия происходящего.

Отличия Септуагинты от масоретской Библии

Септуагинта содержит перевод всех книг еврейского канона. Названия некоторых из них, а иногда и порядок глав (особенно у Иеремии), отличаются от еврейских; некоторые книги имеют дополнительные разделы (Эсфирь, Иеремия, Даниил).

В Септуагинту вошли также некоторые неканонические произведения (Юдифь, Товит, I и II кн. Маккавеев, кн. Премудрости Соломона, Бен-Сира, Книга Варуха, I кн. Ездры, III и IV книга Маккавеев, Оды, Псалмы Соломона). Они расположены в следующем порядке: закон, история, поэзия, пророчество.

в Септуагинте

В тексте Септуагинты имя Бога יהוה Яхве в книге Исход 3:14 передаётся на древнегреческом как ο ων - буквально: «Существующий». Дословно же фраза εγο ειμι ο ων переводится «Я есть Существующий»:

«Я есмь Сущий» (Синодальный перевод),
«Я - Сущий» (Современный перевод WBTS),
«Я Тот, Кто Я Есть» (Новый русский перевод IBS),
«Я Сущий, который пребудет» (Танах, иудейский перевод Давида Йосифона),
«Я - Сущий, который пребывает вечно!» (Тора, перевод издания Сочино).

Долгое время считалось, что имя Бога יהוה Яхве не появлялось в Септуагинте в форме тетраграмматона, а было заменено греческими словами κύριος (Господь) и θεός (Бог). Основанием для этого служили полные тексты Септуагинты, содержащиеся в рукописях IV-V веков н. э.: Ватиканский кодекс, Синайский кодекс и Александрийский кодекс.

Но , сделанные в пещерах недалеко от побережья Мёртвого моря, опровергли это общепринятое мнение. В обнаруженных там фрагментах кожаного свитка, датируемых 50 годом до н. э. - 50 годом н. э., которые содержат в себе текст 12 малых пророков, везде, где в еврейском тексте стоял тетраграмматон (יהוה Яхве)‎, он сохранялся и в греческом тексте.

unknown , Public Domain

В папирусе Фуада (LXX P. Fouad Inv. 266), датируемым I веком до н. э..., который был найден в Египте, и содержит текст Второзакония в переводе Септуагинты, это имя Бога появляется в виде тетраграмматона (יהוה)‎, во всех тех случаях, где оно заменено словами κύριος (Господь) и θεός (Бог) в её более поздних копиях.

Преемник Рудольфа Киттеля, Пауль Кале, специалист по древнееврейскому языку, работавший над изданием «Biblia Hebraica Stuttgartensia», по этому поводу написал:

«Отличительной особенностью этого папируса является то, что имя Бога передано тетраграмматоном, написанным квадратным еврейским письмом. Исследовав по моей просьбе опубликованные фрагменты этого папируса, отец Ваккари пришёл к заключению, что данный папирус, написанный, скорее всего, примерно за 400 лет до Ватиканского Кодекса, содержит, пожалуй, самый точный из дошедших до нас текст Второзакония в переводе Септуагинты».

Это подтверждается комментарием одного из отцов церкви - Оригена (II-III века н. э.) - к Псалму 2:2 из Септуагинты, который находится в труде Гексапла, завершённом приблизительно в 245 году н. э.:

«И в самых точных рукописях ИМЯ встречается написанным еврейскими буквами, однако не сегодняшними еврейскими буквами, но самыми древними».

Как следствие этих находок в «Новом международном теологическом словаре Нового Завета» сказано: «Недавние текстуальные открытия вызвали сомнения относительно идеи, что составители LXX перевели тетраграмматон ЙХВХ словом кириос.

Древнейшие копии перевода LXX MSS (фрагменты), доступные нам сейчас, содержат тетраграмматон, написанный в греческом тексте еврейскими буквами. Позднее, в первых столетиях нашей эры, этой традиции придерживались еврейские переводчики Ветхого Завета». Одним из таких переводчиков был иудейский прозелит Акива, который перевёл Ветхий Завет на греческий язык во II веке н. э.

В этом переводе он сохранил имя Бога в форме тетраграмматона (יהוה). И судя по всему, такие переводы с именем Бога на древнееврейском языке существовали вплоть до V века н. э., когда священник и секретарь папы римского Иероним, переводчик латинской Вульгаты, в предисловии к книгам Царств сказал:

«И мы находим имя Бога, тетраграмматон, в некоторых греческих свитках даже доселе, изображённое древними буквами».

Значение Септуагинты

Восприятие Септуагинты современниками было неоднозначным. Для одних иудейских общин этот перевод приобретает то же сакральное значение, что и древнееврейский оригинал (псевдо-Аристей, Филон Александрийский), в то время как другие принципиально отвергают любые переводы священных текстов (раввинистическая традиция).

В совокупности с Новым Заветом Септуагинта стала Библией христианской церкви. Именно этим переводом пользуются авторы Нового Завета и множество писателей патристической эпохи. Например, в Родословии Иисуса в Евангелии от Луки упомянут Каинан, сын Арфаксада, упоминания о котором нет в еврейском тексте, но который присутствует в Септуагинте.

Православной Церковью Септуагинта считается одним из самых авторитетных текстов Ветхого Завета, хотя и не утверждена в качестве официального «канонического» текста, имеющего то же значение, что и Вульгата в Римско-Католической церкви. По этой причине, существует значительное число списков Септуагинты: более 30 рукописей IV-IX вв. и 350 рукописей IX-XV вв. Недавно найдены отрывки Септуагинты на папирусе (большей частью II-IX вв.).

Книги

Законоположительные книги
Греческое название	Русское название
Γένεσις	Бытие
Ἔξοδος	Исход
Λευϊτικόν	Левит
Ἀριθμοί	Числа
Δευτερονόμιον	Второзаконие
Исторические книги
Ἰησοῦς Nαυῆ	Иисуса Навина
Κριταί	Судей
Ῥούθ	Руфь
Βασιλειῶν Αʹ	1 Царств
Βασιλειῶν Βʹ	2 Царств
Βασιλειῶν Γʹ	3 Царств
Βασιλειῶν Δʹ	4 Царств
Παραλειπομένων Αʹ	1 Паралипоменон
Παραλειπομένων Βʹ	2 Паралипоменон
Ἔσδρας Αʹ	Ездры (1-я книга Ездры)
Ἔσδρας Βʹ	Неемии (2-я книга Ездры)
Ἐσθήρ	Есфирь
Ἰουδίθ	Юдифи
Τωβίτ	Товита
Μακκαβαίων Αʹ	1 Маккавеев
Μακκαβαίων Βʹ	2 Маккавеев
Μακκαβαίων Γʹ	3 Маккавеев
Учительные (поэтические) книги
Ψαλμοί	Псалтирь
Ψαλμός ΡΝΑʹ	Псалом 151
Προσευχὴ Μανάσση	Молитва Манассии
Ἰώβ	Книга Иова
Παροιμίαι	Притчей Соломоновых
Ἐκκλησιαστής	Екклесиаста
Ἆσμα Ἀσμάτων	Песни Песней
Σοφία Σαλoμῶντος	Премудрости Соломона
Σοφία Ἰησοῦ Σειράχ	Премудрости Иисуса, сына Сирахова
Ψαλμοί Σαλoμῶντος	Псалмы Соломона
Пророческие книги
Δώδεκα	Малые пророки (Двенадцать)
Ὡσηέ Αʹ	I. Осии
Ἀμώς Βʹ	II. Амоса
Μιχαίας Γʹ	III. Михея
Ἰωήλ Δʹ	IV. Иоиля
Ὀβδίου Εʹ	V. Авдия
Ἰωνᾶς Ϛ"	VI. Ионы
Ναούμ Ζʹ	VII. Наума
Ἀμβακούμ Ηʹ	VIII. Аввакума
Σοφονίας Θʹ	IX. Софонии
Ἀγγαῖος Ιʹ	X. Аггея
Ζαχαρίας ΙΑʹ	XI. Захарии
Ἄγγελος ΙΒʹ	XII. Малахии (Посланник)
Ἠσαΐας	Исаии
Ἱερεμίας	Иеремии
Βαρούχ	Варуха
Θρῆνοι	Плач Иеремии
Επιστολή Ιερεμίου	Послание Иеремии
Ἰεζεκιήλ	Иезекииля
Δανιήλ	Даниила
Приложение
Μακκαβαίων Δ" Παράρτημα	4 Маккавеев

Фотогалерея

Полезная информация

Септуаги́нта
перевод семидесяти толковников
лат. Interpretatio Septuaginta Seniorum - «перевод семидесяти старцев»

Исторический фон

Считается, что рассказ Аристея о выполненном по заказу греческого правителя переводе Пятикнижия в Александрии в начале III в. до н. э. не является вымыслом, поскольку эти факты подтверждаются и иными источниками. Однако предполагается, что инициатива перевода исходила от грекоязычной александрийской еврейской общины, нуждавшейся в своей версии Пятикнижия для богослужений и изучения. В последние столетия перед началом новой эры в Египте, особенно в Александрии, основанной Александром Великим в 332 г. до н. э., проживало много иудеев. Они говорили на греческом языке, в то время как древнееврейским языком значительная их часть уже не владела.

Псевдо-Аристей ничего не сообщает о переводе прочих книг Ветхого Завета. Вероятно, эти переводы были выполнены в более позднее время и завершены к 130 г. до н. э. (автор предисловия к библейской «Книге премудрости Иисуса сына Сирахова», писавший примерно в это время, упоминает греческие переводы всех трёх частей Танаха: Торы, Пророков и Писаний). Наименование Септуагинта было впоследствии перенесено на весь корпус ветхозаветных греческих текстов, как переведённых с древнееврейского языка, так и оригинальных (см. Библия).

П. Э. Кале выдвинул гипотезу, согласно которой Септуагинта была составлена и отредактирована из вольных (подобных Таргумам) переводов Писания на греческий язык, которые, по его мнению, имели своим источником вольные переводы на арамейский язык. За переводом Пятикнижия и книг Поздних пророков последовал перевод исторических книг Ранних пророков во II в. до н. э. Книги Писания были отдельно переведены в I в. до н. э. или даже позднее. Некоторые исследователи считают, однако, что все книги Пророков были переведены до конца III в.; по крайней мере, перевод некоторых частей Писания был сделан уже в начале II в. до н. э., так как в прологе книги Бен-Сиры (132 г. до н. э.) на греческий язык упоминается уже существующая версия «Закона, пророков и других писаний». Таким образом, одна из редакций полного перевода Библии с иврита на греческий язык существовала уже в самом начале первого столетия новой эры.